© Юлия Глек, перевод и примечания, 2006.

 

 

ТОМАС ХЬЮЗ

THOMAS HUGHES

 

 

ШКОЛЬНЫЕ ГОДЫ ТОМА БРАУНА

TOM BROWNS SCHOOLDAYS

 

 

Перевод и примечания Юлии Глек

Оригинал здесь http://www.gutenberg.org/ebooks/1480

 

 

Часть I

 

Глава II

Деревенский праздник

 

 

И Король своим повелением наложил запрет, чтобы не было отныне ни ярмарок, ни рынков на церковных дворах, во имя славы Церкви.

 

STATUTES:13 Edw. I. Stat

 

 

 

Предисловие переводчика

 

Как точно замечает весьма уважаемый и высокоучёный поэт (объёмистыми трудами которого все мы находим нужным восхищаться вслух, но не слишком часто их читаем), «дитя – отец мужчины»*; таким образом, a fortiori**, дитя и отец мальчишки. Мы намерены сопровождать Тома Брауна, по крайней мере, на протяжении всего его отрочества. Даже если предположить, что мы никогда не доберёмся дальше (а это зависит от того, оцените ли вы его историю по достоинству), давайте посмотрим, какими были жизнь и окружение ребёнка в тихой деревушке, с которой мы познакомились в предыдущей главе.

 

* цитата из стихотворения выдающегося английского поэта-романтика Уильяма Вордсворта (William Wordsworth, 1770 – 1850) «Моё сердце трепещет» (My heart leaps up when I behold).

** a  fortiori (лат.) – тем более, с тем большим основанием.

 

Том, как мы уже говорили, был крепкий боевой мальчишка и уже в возрасте четырёх лет начал восставать против ига своей няньки. В этой должности состояла добродушная, слезливая, легкомысленная девушка, которую мать Тома – Мадам Браун, как её обычно называли – взяла из деревенской школы, чтобы выучить на няню. Мадам Браун была замечательной наставницей прислуги и щедро расточала себя на этом поприще; для неё это была настоящая профессия, на которую она тратила больше сил, чем многие другие на то, чтобы обеспечить себе хороший доход. Её служанки были известны на мили вокруг, за ними гонялись. Практически все девочки, которые достигали заметного положения в деревенской школе, попадали к Мадам Браун по одной-две за раз в качестве горничных, прачек, нянек и кухонной прислуги. После года или двух муштры они начинали самостоятельную жизнь в каком-нибудь из окрестных семейств с хорошим гардеробом и такими же хорошими принципами. Одним из результатов этой системы было постоянное отчаяние собственных горничной и кухарки миссис Браун. Не успевали они обтесать очередную девчонку, как миссис Браун уже находила для неё хорошее место и отсылала прочь, а на её место приходило новое пополнение из школы. Ещё одним результатом было то, что дом постоянно был полон молодых девушек с чистыми сияющими лицами; они били тарелки и прожигали бельё, но зато создавали жизнерадостную домашнюю атмосферу, которая хорошо влияла на каждого, кто бы в неё ни попал. Миссис Браун любила молодёжь, да и вообще все человеческие существа, куда больше тарелок и белья. Она относилась к ним скорее как к старшим детям, чем как к прислуге, а они к ней – скорее как к матери или тёте, чем как к хозяйке.

 

ТОМАС ХЬЮЗ: краткий биографический очерк

 

 

 

Часть I

I

Семейство Браунов

II

Деревенский праздник

III

Войны и альянсы

IV

Почтовая карета

V

Рагби и футбол

VI

После матча

VII

Вхождение в колею

VIII

Война за независимость

IX

Череда неприятностей

 

Часть II

I

Ветер перемен

II

Новенький

III

Артур находит друга

IV

Любители птиц

V

Драка

VI

Лихорадка в школе

VII

Дилеммы и решения Гарри Иста

VIII

Последний матч Тома Брауна

IX

Finis

Няня Тома усваивала свой курс обучения с большим трудом; казалось, что у неё обе руки левые, а головы нет вообще, – поэтому миссис Браун держала её у себя дольше, чем других, в надежде, что она потратит весь свой запас неуклюжести и забывчивости там, где её не будут слишком строго судить и наказывать за это.

Звали её Чарити Лэм. В деревне с незапамятных времён существовал обычай крестить детей либо библейскими именами, либо именами кардинальных и прочих добродетелей*. Поэтому, идя по деревенской улице, вы то и дело слышали: «Пруденс! Пруденс! А ну вылези из канавы!» Или: «Мерси! Мерси! Ты что это делаешь с маленькой Фэйт, негодница?». На каждом углу попадались Руфи и Рэйчел. То же и с мальчиками; сплошь и рядом были Бенджамены, Джейкобы, Ноэ и Иноки. Полагаю, этот обычай восходит к временам пуританства** и, по крайней мере в Долине, он ещё очень силён.

 

* Вот имена, встречающиеся в этом абзаце: Чарити (Charity) – благотворительность, Мерси (Mercy) – милосердие, Пруденс (Prudence), – благоразумие, Фейт (Faith) – вера. Нечто подобное встречается и в русском – ср. имена Вера, Надежда, Любовь. Фразы вроде «Благоразумие, а ну вылези из канавы!» или «Милосердие, ты что это делаешь с маленькой Верой, негодница?» выглядят действительно забавно, но, поскольку имена традиционно не переводятся, комический элемент в переводе теряется полностью. Руфь – библейское имя. Рэйчел – библейская Рахиль. Бенджамен, Джейкоб, Ноэ и Инок – соответственно библейские Вениамин, Иаков, Ной и Енох.

** пуритане – (от позднелатинского puritas – чистота), последователи кальвинизма в Англии в XVIXVII вв., выступавшие за углубление Реформации. Пуританизм был идеологическим знаменем Английской революции XVII в.

 

Так вот, с раннего утра и до самого вечера, когда Чарити могла поквитаться с ним,  мóя его холодной водой перед тем, как уложить спать, они с Томом были на ножах. Физическая сила была ещё пока на стороне Чарити, но зато она не могла тягаться с ним там, где нужно было работать головой. Эта война за независимость начиналась каждое утро, когда Чарити сопровождала своего подопечного на ферму по соседству, которая поставляла Браунам молочные продукты и где Тому, согласно желанию его матери, положено было пить сыворотку перед завтраком. Том ничего не имел против сыворотки, но ему очень нравился творог, который считался нездоровой пищей и поэтому был запрещён. Однако редко выдавалось такое утро, чтобы он не умудрился ухватить полную горсть творога, несмотря на все старания Чарити и фермеровой жены. Эта добрая душа была тощая угловатая женщина, которая носила на макушке старую чёрную шляпку с завязками, болтавшимися по плечам, и платье, подоткнутое через карманы. В своих деревянных башмаках на высокой подошве она со стуком ходила по двору, маслодельне и сыроварне. Чарити приходилась ей не то племянницей, не то ещё какой-то родственницей, и поэтому могла свободно передвигаться по дому и саду. Она не могла побороть искушение пойти поболтать и пофлиртовать с наследником этого дома – отъявленным бездельником, который никогда не занимался делом, как положено. Как только Чарити находила своего кузена или ещё какое-нибудь занятие, Том удирал, и через минуту из маслодельни доносились визгливые крики: «Чарити, Чарити, где тебя носит, растяпа?» А Том улепётывал со ртом и руками, полными творога, и находил убежище на тряской поверхности большого чана с навозом посреди двора, нарушив при этом покой больших свиней. Здесь он был в полной безопасности, потому что ни один взрослый не мог добраться до него, не увязнув по колено; а несчастная Чарити слушала, как тётка в маслодельне чехвостит её за то, что она «увивается за нашим Вильямом, вместо того чтобы смотреть за Мастером* Томом», и пыталась выманить Тома из навоза сначала угрозами, потом уговорами и лестью, в то время как навозная жижа поднималась всё выше по его ботинкам и угрожала запачкать чулки, за что Чарити наверняка влетело бы от горничной хозяйки.

 

* Мастер (здесь) – уважительное обращение к мальчику или юноше, принадлежащему к высшему классу; ср. русское «барчук», «барчонок».

 

У Тома было двое пособников преклонного возраста, которых звали Ноэ и Бенджамен. Они защищали его от Чарити и потратили немало времени на его образование. Оба они были бывшие слуги предыдущего поколения Браунов, удалившиеся на покой. Ноэ Крук, язвительный сухонький старичок, был всё ещё в состоянии ковылять по округе, несмотря на свои почти девяносто лет. Он относился к Тому как к члену своей семьи, да и вообще давно уже идентифицировал себя с Браунами. В какие-то незапамятные времена он сопровождал одну из мисс Браун во время прогулок верхом в дамском седле. У него была маленькая круглая картинка, на которой была изображена точно такая же серая лошадь под точно таким же седлом, и для него это был своего рода фетиш, которому он поклонялся и ругал дороги со шлагбаумами и кареты. Он носил старинный алонжевый парик*, подарок какого-то Брауна-щёголя, лакеем которого был в середине прошлого столетия. Это одеяние внушало Мастеру Тому почтение, граничащее со страхом; да и его чувства к Ноэ в целом были в значительной степени смешаны с благоговейным ужасом; и когда старый джентльмен, наконец, отправился к праотцам, скорбь Тома сопровождалась и некоторой долей радости по поводу того, что он не увидит больше парика: «Бедный старый Ноэ, он умер, – сказал он, – Тому Брауну так жалко! Положите его в гроб вместе с париком».

 

* алонжевый парик нередко можно видеть на старинных портретах. У него были длинные, до плеч и даже до пояса, локоны, что придавало помпезный вид его владельцу.

 

Но истинной радостью и опорой Тома был старый Бенджи. По сравнению с Ноэ он был юнцом, ему едва исполнилось семьдесят. Это был весёлый, добродушный старый шутник, знаток всех сплетен Долины за последние шестьдесят лет, готовый помочь каждому, и в первую очередь детям. Это он согнул первую булавку, с помощью которой Том вытащил свою первую рыбку – колюшку, из небольшого ручья, который протекал через деревню. Эта первая колюшка была просто чудная рыбка, с великолепными сине-красными жабрами. Том держал её потом в тазике и стал с этого дня рыболовом. Не прошло и месяца с поимки первой колюшки, как Бенджи, невзирая на сопротивление Чарити, отнёс нашего героя на канал, и там за полдня они поймали на двоих три или четыре маленькие плотвички и окунька, которые весили примерно по две с половиной унции* каждая и которых Том с восторгом отнёс домой в качестве ценного подарка матери. Она, как истинная мать, приняла это подношение с не меньшим восторгом, но затем в частном порядке проинструктировала кухарку не подавать то же самое на обед Сквайру. Тем временем Чарити нажаловалась на старого Бенджи, живописуя многочисленные опасности на берегах канала; но миссис Браун, видя, что мальчик не склонен подчиняться женскому руководству, приняла решение в пользу Бенджи, и с этих пор старик заменил Тому няню. И вот, пока они сидели на берегу канала, глядя на свои бело-зелёные поплавки, Бенджи рассказывал ему о деяниях ныне покойных Браунов. О том, как в начале великой войны с Францией, когда в Долине начались волнения и бывали случаи разбоя, а толпа угрожала судьям расправой, его дед въехал в здание суда на коне, палкой проложив себе дорогу через толпу, и самолично провёл суд малых сессий**. Или как его двоюродный дед, приходский священник, изгнал последнее привидение, которое пугало до потери сознания старых баб обоего пола и оказалось при ближайшем рассмотрении подмастерьем кузнеца в пьяном виде и белой простыне. Именно Бенджи оседлал для Тома первого пони и наставлял его в тайнах верховой езды, учил переносить свой вес назад и пониже держать руки; и он же стоял, посмеиваясь, под дверью школы для девочек, когда Том въехал туда верхом на своём шетландском и прогарцевал вокруг стола, за которым сидели за работой ученицы со своей наставницей.

 

* унция – 28,35 г

** суд малых сессий (Court of Petty Sessions) – суд упрощённой юрисдикции по некоторым категориям дел, без допуска публики и без участия присяжных.

 

Сам Бенджи происходил из семьи, которая славилась в Долине своей доблестью во всех спортивных играх. С полдюжины его братьев и прочих родственников принимали участие в войнах, и только один из них вернулся домой с маленькой пенсией и тремя пулями в теле. Он жил вместе с Бенджи в его коттедже до самой своей смерти и оставил в наследство свою драгунскую саблю и пистолет, которые висели над камином, а по бокам от них – пара тяжёлых палок, с которыми сам Бенджи завоевал когда-то славу бойца на ярмарках, в многочисленных схватках с лучшими представителями Уилтшира и Сомерсетшира. В молодости он был не только знаменитым бойцом на палках, но и знаменитым борцом.

 

Benjy's Cottage

 

Коттедж Бенджи сохранился до сих пор.

Иллюстрация с сайта Tom Brown’s School Museum, Uffington

http://www.museum.uffington.net/tom_browns_schooldays.php

 

Бои на палках и борьба были самыми главными событиями деревенских праздников в Долине; они приносили славу, и каждая деревня имела собственного чемпиона. Мне кажется, что в целом люди тогда работали меньше, чем сейчас; во всяком случае, у них оставалось больше времени и энергии для старинных забав. Время больших боёв на палках наступало в каждой деревне во время ежегодного деревенского праздника. К общегосударственным праздникам эти праздники в Долине никакого отношения не имели, и происхождение у них куда более древнее. Первоначально, насколько это можно установить, они были посвящены святому – покровителю деревенской церкви, и впервые проводились на церковном дворе в день её открытия для богослужений, т.е. в день святого покровителя, и с тех пор отмечались в тот же день каждый год.

Теперь не осталось уже и воспоминаний о том, откуда пошёл деревенский праздник, но он и сам приобрёл характер чего-то не только приятного, но почти священного. Потому что именно в этот день все уроженцы деревни, куда бы ни забросила их судьба, стараются добраться до дому и навестить родителей и друзей и приносят с собой свой заработок или небольшие подарки для стариков. За день-два до и после праздника, и уж конечно в праздничный день, вы можете увидеть в нашей деревне здоровых и сильных молодых мужчин и женщин, приехавших со всех концов страны; одетые во всё самое лучшее, они обходят дом за домом, а последний свой визит наносят Мадам Браун, с которой советуются, как лучше всего распорядиться своим заработком или как его потратить с наибольшей пользой для стариков. В каждом доме, даже самом бедном, на столе стоит праздничный пирог и бутылка пива или вина, и этим угощением потчуют всех, кто бы ни зашёл. Этот праздничный пирог хорошо запомнится – он очень основательный и полон изюма. Более того, день праздника был ещё и днём примирения для всего прихода. Если Джоб Хиггинс и Ноэ Фримэн не разговаривали последние шесть месяцев, то их «старушки» наверняка заставят их в этот день уладить это дело. И хотя без пьянства и других пороков на празднике не обходилось, но предавались им в основном те, кто и без всякого праздника нашёл бы повод, а в целом его влияние было христианским и смягчающим нравы. И если в наше время дело обстоит не так, то единственная причина заключается в том, что дворянство и фермеры нашли себе другие развлечения, забыв, как всегда, о бедных. Они больше не посещают деревенские праздники и называют подобные развлечения недостойными и постыдными. В результате лучшие из бедняков оставляют их тоже, и они становятся тем, что они есть. Классовые развлечения, для герцогов ли, для пахарей ли, всегда становятся бедствием и напастью для округи. А истинное очарование крикета* и охоты заключается как раз в том, что они более-менее общедоступны и универсальны: там найдётся место для каждого, кому хочется принять участие.

 

* крикет – командная игра с мячом и битой, очень популярная в Соединённом Королевстве и некоторых других странах. Не путать с крокетом, это совершенно разные игры!

 

Ни один человек во всей деревне не ждал праздника с таким нетерпением, как Том в тот год, когда он попал под опеку Бенджи. Праздник проходил на большом зелёном лугу в нижнем конце деревни. С одной стороны луга шла дорога на Фаррингдон, а рядом с ней ручей; а выше, на склоне над ручьём, было ещё одно большое пастбище, по которому спускалась тропинка от церкви. А вот и сама старая церковь, зачинательница всего этого веселья, высится своими серыми стенами со стрельчатыми окнами, наблюдая за происходящим и одобряя его, хотя её собственное участие в нём давно забыто. Там, где тропинка выходит на луг, возле её пересечения с ручьём и дорогой, стоит длинная низкая придорожная гостиница, а с другой стороны луга – большой белый фермерский дом под соломенной крышей, в котором живёт старый фермер – большой поклонник и покровитель праздников.

В середине дня накануне праздника старик и ребёнок шли, держась за руки, вниз по тропинке мимо старой церкви и обходили всё поле, на котором бродячие торговцы уже расставили свои тележки с изумительным ассортиментом всякой всячины, а более серьёзные предприниматели – палатки с лакомствами и прочими ярмарочными соблазнами. Были там и ярмарочные балаганы с карликами, боа-констрикторами, дикими индейцами и женщинами с розовыми глазами. Но объектом наибольшего интереса для Бенджи и, конечно же, для его ученика был помост из неструганых досок фута в четыре высотой, который сооружался деревенским плотником для состязаний в боях на палках и борьбе. С любовью оглядев всё это, старик Бенджи вёл своего подопечного в придорожную гостиницу, где заказывал для себя стакан эля и трубку табаку, а потом смаковал эту из ряда вон выходящую роскошь на крылечке, в обществе хозяина – ещё одного старого слуги Браунов. В тиши мягкого осеннего вечера они обсуждали вероятность хороших выступлений в борьбе за призы завтрашнего дня и рассказывали истории о славных поединках сорокалетней давности, которые Том слушал, раскрыв рот.

Но кто опишет всю радость следующего утра, когда весело трезвонят церковные колокола и старый Бенджи появляется в людской разодетым в длинный синий сюртук с медными пуговицами, старые жёлтые штаны из оленьей кожи и высокие сапоги с отворотами, которые когда-то чистил для деда Тома и от него же и унаследовал; в руке у него толстая палка, а в петлице букетик из гвоздик и лаванды; и он уводит Тома, тоже разодетого хоть куда, с двумя новенькими шиллингами в кармане бриджей? Уж эти-то двое, по крайней мере, собираются повеселиться на славу.

Возле церкви они ускоряют шаг, потому что оттуда уже виден луг, запруженный народом. Мужчины в чистых белых блузах, фланелевых и вельветовых куртках, с разноцветными плюшевыми жилетами; женщины в красивых длинных алых плащах – обычной уличной одежде женщин западных графств той поры, которая часто переходила в семьях по наследству от матери к дочери, или в новомодных шалях, которые им и вполовину так не идут, хотя они бы ни за что этому не поверили. Воздух гудит от звуков дудок и барабанчиков, владельцы балаганов трубят в трубы и громко зазывают публику у дверей, над которыми на огромных афишах соблазнительно изображены чудеса, скрывающиеся внутри; но весь этот шум перекрывает пронзительное «ту-ту-ту-ту» мистера Панча и несмолкающая свирель его неразлучной спутницы*.

 

* Панч и Джуди – персонажи английского народного кукольного театра. Панч во многом похож на Петрушку.

 

– Боже праведный, мистер Бенджамен, – кричит дородная симпатичная женщина в красном плаще, как только они выходят на луг, – это вы? Ну и ну! Да вы отлично выглядите! А как поживает Сквайр, и Мадам, и всё семейство?

Бенджи благосклонно пожимает руку говорящей, которая уехала из деревни несколько лет назад и приехала теперь на праздник, проведать старых знакомых, и тихонько указывает на сына и наследника Браунов.

– Благослови, Господи, его маленькое сердечко! Дайте-ка я его поцелую. Эй, Сюзанна, Сюзанна! – кричит она, выпрямляясь после объятия, – иди, поздоровайся с мистером Бенджаменом и Мастером Томом. Вы помните нашу Сьюки, мистер Бенджамен, она совсем большая выросла с тех пор, как вы её видели в последний раз, ей уже шестнадцать будет на Мартынов день. Я собираюсь отвести её к Мадам, чтобы найти ей место.

Тут, вырвавшись из кружка старых школьных подруг, подходит Сьюки и свидетельствует своё почтение мистеру Бенджамену. И со всех сторон подходят взрослые, чтобы поприветствовать Бенджи, а девушки, которые были когда-то ученицами Мадам – поцеловать Мастера Тома. Они задаривают его подарками, и, когда он возвращается к Бенджи, шапка и куртка у него украшены лентами, а карманы набиты чудесными коробочками, внутри которых обнаруживаются всё новые и новые коробочки, пугачами, игрушечными трубами, яблоками и золочеными пряниками из ларька Энджела Хэвэнса, единственного продавца этого товара, прилавок которого прогибается под тяжестью сияющих золотом королей и королев, и слонов, и гарцующих лошадок. На пряниках Энджела было больше золота, чем имбиря в пряниках нашего выродившегося века. Искусные золотоискатели смогут заработать себе состояние на кладбищах Долины, тщательно промывая прах потребителей пряников Энджела. Увы, ныне он и сам там покоится, и его рецепты умерли вместе с ним.

Затем они посещают ярмарочный балаган, то есть посещает Том, а Бенджи ждёт его, болтая у дверей. Том поднимается по ступенькам и входит в таинственную дверь, за которой находятся Женщина с розовыми глазами и Ирландский великан, которые выглядят далеко не так эффектно, как на афише; да и боа ни за что не желает глотать кролика, но кролик на самом деле есть и ждёт, чтобы его проглотили, – а чего вы ещё хотели за два пенса? Нам тут, в Долине, угодить нетрудно. Тем временем слышится звон колокольчика и взрывы смеха; толпа устремляется на звук; Том усаживается на плечи Бенджи и наблюдает игру в жмурки во всей её красе. Это значит, что начались игры, а это – первая из них. Эта старинная игра очень забавна и, поскольку я не знаю, практикуется ли что-то подобное в ваших графствах, я опишу её подробно. Большой круг огораживается верёвками, и в него входят около дюжины парней и молодых мужчин, которые хотят принять участие в игре;  им тщательно завязывают глаза; затем в круг впускают ещё одного, у которого глаза не завязаны, но зато руки связаны за спиной, а на шее висит колокольчик. Конечно, стоит ему двинуться, как колокольчик начинает звенеть, ведь придержать его ему нечем, а дюжина человек с завязанными глазами должна его поймать. Это удаётся им не всегда, если он достаточно шустрый, причём половина из них сталкивается с другой половиной, или стукается лбами, или падает; толпа хохочет и придумывает им прозвища на злобу дня. Обладатели холерического темперамента срывают повязки с глаз и частенько набрасываются друг на друга, причём каждый думает, что другой врезался в него нарочно. Игра в жмурки – очень смешное зрелище, и Том вопит и подпрыгивает на плечах у старого Бенджи, пока тот, наконец, не устаёт и не пересаживает его на сильные молодые плечи конюха, который только что пришёл посмотреть на представление.

А потом в одном конце луга лазают по шесту, а в другом возятся в бочке с мукой, и тут старый фермер, дом которого стоит на краю луга и который считается хозяином праздника, поднимается на помост и объявляет, что тот из бойцов, который разобьёт больше всего голов, получит полсоверена* деньгами, а они со Сквайром прибавят к этому ещё и новую шляпу.

 

*Полсоверена – золотая монета достоинством в полфунта стерлингов.

 

Такая премия достаточна для того, чтобы стимулировать участие бойцов с ближайшей округи, но недостаточна, чтобы привлечь какой-нибудь выдающийся талант издалека; и вот высокий парень, пастух, пару раз оглядевшись по сторонам, бросает свою шляпу на помост и поднимается по ступенькам сам, глядя довольно застенчиво. Толпа сначала бурно приветствует его, а потом, как водится, начинает над ним подтрунивать, а он тем временем подбирает свою шляпу и начинает перебирать палки, выбирая себе по руке.

– А тебе, Вильям Смит, сегодня с ним не драться, – говорит подмастерью кузнеца, крепкому парню лет девятнадцати-двадцати, его товарищ.

Девушка Вильяма тоже где-то на празднике, и она строго-настрого запретила ему подставлять свою голову под удары в боях на палках под угрозой своего крайнего неудовольствия; но, так как поблизости её не видно (женщины делают вид, что бои на палках им не нравятся, и стараются держаться подальше от помоста), а шляпа у него уже довольно старая, то он швыряет её на помост и поднимается туда сам, надеясь, что это он будет разбивать головы, а не ему; к тому же, может быть, Рэйчел не так уж и рассердится.

Затем следует засаленная кепка на меху, принадлежащая полуцыгану, браконьеру и бездельнику, который шляется там и сям по всей Долине и внушает скорее опаску, чем уважение. Потом на помост летят ещё три – четыре шапки, в том числе и блестящая касторовая шляпа* Джо Уиллиса, самопровозглашённого чемпиона округи, состоятельного молодого мясника лет двадцати восьми, очень сильного и крепкого и полного бахвальства. Это отличный состав участников, принимая во внимание размеры приза; и, пока они выбирают себе палки и тянут жребий, думаю, мне следует рассказать вам вкратце, в чём заключается благородное старинное состязание в боях на палках. Ведь в последнее время, увы, оно совсем вышло из употребления даже в Долине, так что, возможно, вам никогда не удастся на него посмотреть.

 

* касторовая шляпа – дорогая шляпа из тонкого фетра, изготовленного из бобрового пуха.

 

Оружием служит хорошая крепкая ясеневая палка с рукояткой с большой чашкой, тяжелее и короче, чем обычная деревянная рапира. Задача участников поединка – разбить голову соперника; как только кровь покажется хотя бы на дюйм*, боец считается побеждённым и поединок прекращается. Поскольку самый лёгкий удар палкой вызывает кровотечение, то увечий не бывает, если только участники не наносят сильные удары по туловищу и рукам противника нарочно. Перед поединком бойцы снимают шляпы и куртки и вооружаются палками; затем каждый из них делает петлю из шейного платка или ремня, который обвязывает вокруг левой ноги, а свободные концы завязывает петлёй вокруг пальцев левой руки; длина рассчитывается так, чтобы, когда петля туго натянута, поднятый локоть был на уровне макушки. Таким образом, если боец, не боясь ударов, поднимает левый локоть вверх, он полностью защищает свою голову с левой стороны. Затем он выносит правую руку вперёд над головой, а палку держит так, что её конец приходится на дюйм-два выше левого локтя; таким образом, вся его голова защищена, и он становится лицом к лицу с противником, который вооружён точно так же. Расстояние между ними примерно три фута, иногда меньше, и они делают выпады, и наносят удары, и отражают их, стараясь достать до головы противника, пока кто-нибудь из них не закричит «Стоп!» или пока не покажется кровь. В первом случае им даётся минута передышки, а затем они продолжают; во втором их сменяет новая пара бойцов. Если в поединке участвуют хорошие бойцы, скорость ударов бывает поистине замечательной; вы слышите треск, какой бывает, если провести палкой по забору из штакетника, только гораздо громче, а противники сходятся настолько близко друг с другом, что наблюдать за ними очень интересно, и это поистине благородное зрелище.

 

* дюйм – 25,4 мм

.

Теперь все бойцы вооружились палками, и первый номер по жребию выпал Джо Уиллису и цыгану. Поэтому остальные облокачиваются о перила помоста, а Джо и его темнолицый оппонент сходятся посередине, на посыпанных опилками досках; белоснежная рубашка Джо и его безупречные коричневые бриджи и ботинки сильно контрастируют с грубой синей рубахой цыгана, грязными зелёными вельветовыми штанами и кожаными гетрами. Джо явно смотрит на своего противника свысока и чувствует себя почти оскорблённым необходимостью разбить ему голову.

Цыган – крепкий и энергичный парень, но не слишком искусно владеет своим оружием, поэтому вес и сила Джо дают себя знать уже через минуту; он для него слишком крепкий орешек; бах, бах, бах, сыплются удары; вот они прорывают защиту цыгана и угрожают достать до головы в любой момент. И вот, наконец: «Кровь, кровь!» – кричат зрители, когда тоненькая струйка начинает медленно сочиться от корней волос, и судья прекращает поединок. Цыган бросает на Джо сердитые взгляды, а тот расхаживает с важным видом, и принимает картинные позы, и воображает себя величайшим из присутствующих на этом поле, и даёт всем это понять.

Затем следует ещё несколько горячих схваток между остальными претендентами на новую шляпу, и, наконец, приходит черед пастуха и Вильяма Смита. Это поединок дня. Оба в прекрасной форме, и никто не кричит «Стоп». Пастух – опытный боец, ему знакомы все уловки; он пускает их в ход одну за другой и почти достаёт до головы Вильяма, то навязывая ему ближний бой, то с помощью обманных манёвров; но каким-то образом Вильяму удаётся выстоять, подставляя под удары плечи, шею, бока – всё, кроме головы, а его ответные удары тяжёлые и меткие. Он самый молодой из всех бойцов и фаворит прихода; то, как стойко он держится против пастуха, вызывает восторженные крики толпы, и знающие люди говорят, что, если так пойдёт и дальше, то он победит, а Том на плечах у конюха крепко сжимает кулаки и едва дышит от возбуждения.

Бедняга Вильям! Его девушка, соскучившись в женском обществе, обошла уже в поисках него все палатки, и вот теперь обнаружила на помосте в самом разгаре схватки. Сначала она краснеет, потом бледнеет; её старая тётка хватает её за руку и говорит: «Бог с тобой, дитя, не вмешивайся!»; но она вырывается, бежит к помосту и зовёт его по имени. Вильям отлично держится, но на мгновение бросает взгляд в сторону голоса. Пастух пользуется этим и наносит удар, причём конец его палки задевает лоб Вильяма и слегка сдирает кожу, показывается кровь, судья кричит «Стоп!», и бедняга Вильям выходит из игры. Но он мужественно переносит поражение, надевает свою старую шляпу и куртку и спускается с помоста, где его уже поджидает девушка, чтобы отругать как следует и увести от греха подальше. Том слышит, как он заискивающе говорит, проходя мимо:

– Ну ладно, Рэйчел! Я бы и не стал, просто хотел купить тебе подарок, а у меня как назло ни гроша!

– Ты делай, что я тебе говорю, а о подарках можешь не беспокоиться, – дерзко возражает Рэйчел, а Том решает после боёв на палках отдать Вильяму всё, что у него осталось от двух шиллингов.

Джо Уиллису сегодня определённо везёт. Его следующая схватка оканчивается лёгкой победой, в то время как пастуху приходится потратить немало усилий, чтобы разбить вторую голову; и когда, наконец, Джо и пастух встречаются как противники, а зрители ждут и надеются, что схватка закончится победой пастуха, он поскальзывается в самом начале, падает на перила ограждения и сильно ушибается, так что старый фермер не разрешает ему продолжать бой, хотя сам он очень этого хочет. А этот обманщик Джо (потому что он, конечно же, не самый сильный из сегодняшних бойцов) гордо расхаживает взад и вперёд по помосту в качестве победителя соревнований, хотя не показал и пяти минут действительно хорошего боя.

Джо берёт новую шляпу, бросает туда деньги, а потом, как будто понимая, что его победа не вполне признана зрителями, обходит помост, подбрасывая деньги в шляпе, и заявляет, что поставит и шляпу, и деньги, и ещё полсоверена своих собственных «против любого бойца, который сегодня ещё не играл». Ну и хитёр же Джо! Этим он сразу избавляется от Вильяма и пастуха, который опять уже в отличной форме.

Никто не принимает его предложения, и судья уже спускается с помоста, как вдруг на помост летит старая бесформенная шляпа вроде шляпы священника, а следом за ней поднимается тихий пожилой человек, который всё это время наблюдал за игрой, и говорит, что хотел бы скрестить палку с этим щедрым пареньком.

Толпа приветствует его и начинает подшучивать над Джо, который задирает нос и с высокомерным видом идёт за палкой. «Наглый старый бродяга! – говорит он. – Сейчас я разобью его лысую башку

Старик действительно лыс как колено, и кровь покажется сразу же, как только ты сумеешь дотронуться до него, Джо.

Он снимает свою длиннополую куртку и остаётся в длиннополом же жилете, который, когда он был новым, вполне мог бы носить сэр Роджер де Коверли*. Затем он выбирает себе палку, и вот он уже готов сразиться с Мастером Джо, который даром времени не теряет и тут же начинает свою излюбленную игру – бах, бах, бах, старается пробить защиту старика одной только грубой силой. Но этот номер не проходит – тот отражает все удары чашкой, и, хотя его ответные удары выглядят довольно неуклюже, уже через минуту он гоняет Джо по всему помосту, и становится очевидно, что это опытный старый боец. Теперь Джо старается использовать своё преимущество в росте и нападает сверху, за что получает сначала по рёбрам, а потом по локтю, – вот и весь результат. И вот у него уже не хватает дыхания, он запыхался, а толпа смеётся и кричит: «Крикни «Стоп», Джо, ты встретил достойного соперника!» Вместо того чтобы последовать этому разумному совету и получить передышку, Джо выходит из себя и начинает бить по туловищу старика.

 

* сэр Роджер де Коверли (Sir Roger de Coverley) – персонаж, созданный английским писателем Джозефом Аддисоном (Joseph Addison, 1672 – 1719); тип благожелательного сельского джентльмена восемнадцатого столетия. Поскольку действие данной книги происходит в девятнадцатом столетии, одежда, которую мог бы носить сэр Роджер де Коверли, должна была выглядеть очень старой и старомодной.

 

– Кровь, кровь! – кричит толпа. – У Джо голова разбита!

Ну кто бы мог подумать? Как же это вышло? Этот удар по туловищу оставил голову Джо на мгновение незащищённой, и одним поворотом запястья старый джентльмен аккуратно снял маленький лоскуток кожи прямо посередине лба, и, хотя сам Джо этому не верит и наносит ещё три удара несмотря на крики, кровь, которая попадает ему в глаз, убеждает его в том, что всё так и есть. Бедняга Джо выглядит совсем пришибленным и начинает рыться в карманах в поисках полусоверена, но старый боец удерживает его. «Оставь себе деньги и дай руку», – говорит он, и они обмениваются рукопожатием. Новую шляпу старый боец отдаёт пастуху, а полсоверена – Вильяму, который тут же накупает для своей девушки лент.

«Кто он?», «Откуда взялся?» – спрашивают в толпе. И вскоре разносится слух, что Джо Уиллису разбил голову старый чемпион западных графств, двадцать лет назад сразившийся вничью с Лейб-гвардейцем Шоу.

Каким же длинным получается мой рассказ о деревенском празднике! Теперь я вижу, что должен пропустить и борьбу, и бег в мешках, и катание тачек с завязанными глазами, и ослиные гонки, и драку, которая вспыхнула, нарушив ход в целом мирного праздника; и бегство испуганных женщин, и пришествие Сквайра Брауна, которого позвала жена одного из дерущихся, чтобы прекратить драку; что, впрочем, он сделал без излишней поспешности. Вечером, когда в палатках начинаются танцы, старый Бенджи уносит Тома домой, усталого как собака и переполненного впечатлениями. И хотя Вильям и Рэйчел с её новыми лентами, и многие другие славные парни и девушки ещё остаются и веселятся до упаду, и получают от этого огромное удовольствие и никакого вреда, но мы, подобно трезвомыслящим представителям нашей деревни, пойдём себе потихоньку домой через кладбище, мимо старого тиса; дома выпьем в тишине чашечку чая и поболтаем со старыми приятелями, а потом отправимся в постель.

Вот вам правдивый набросок с одного из больших деревенских праздников в Долине Белой Лошади в Беркшире времён моего детства. Говорят, с тех пор они сильно изменились к худшему. За последние двадцать лет я не был ни на одном, но зато мне приходилось бывать на ярмарках в некоторых городах на западе, и бóльшую мерзость трудно себе представить. Боюсь, что в большинстве случаев сегодняшние деревенские праздники похожи на те, что описаны на страницах «Дрожжей»*, хотя мне, слава Богу, не приходилось бывать ни на одном подобном.

 

* «Дрожжи» – роман английского писателя Чарльза Кингсли (Charles Kingsley, 1819 – 1875) о бедственном положении английских сельскохозяйственных рабочих.

 

А хотите знать, почему? Прежде всего, как я уже говорил, потому что дворянство и фермеры не проявляют больше к ним интереса. Они не подписываются на призы и не ходят туда сами.

Хорошо это или плохо? Не знаю. Это плохо, если причиной служит только всё более увеличивающееся расстояние между классами из-за того, что последние двадцать лет мы покупали дешёво, а продавали дорого, и сопутствующей этому чрезмерной работы простонародья; или то, что сердца наших сыновей и дочерей принадлежат лондонским клубам и так называемому свету, а не старинным английским домашним обязанностям; или то, что сыновья фермеров обезьянничают, глядя на дворянство, а дочери гораздо больше интересуются плохой иностранной музыкой, чем добрыми английскими сырами. Но, может быть, это и хорошо, если значит только, что время старинных праздников миновало, и они не являются больше здоровым выражением праздничного духа английской деревни; если мы переросли их как нация и переживаем сейчас переходный период на пути к чему-то лучшему, что их заменит.

Перед тем как закончить, я хочу сказать ещё только одно. Пусть не думают реформаторы любого сорта, что смогут завладеть умами трудящейся молодёжи Англии с помощью образовательных ухищрений, которые не содержат в себе bona fide* какого-нибудь эквивалента старинных игр деревенского праздника; чего-то такого, что заменило бы бои на палках, гонки и борьбу; чего-то такого, что испытывало бы крепость мускулов и твёрдость сердец и давало бы возможность радоваться своей силе. Во всех новомодных всеобъемлющих планах, которые мне приходилось видеть, этот элемент отсутствует; а следствием является то, что все ваши великие начинания вроде Институтов Механики заканчиваются интеллектуальным педантством, а ваши Общества Христианской Молодёжи – религиозным фарисейством.

 

bona fide (лат).добросовестно, честно, без обмана.

 

Что ж, подождём. Как говорит пословица, жизнь – это не только пиво и кегли. Но пиво и кегли или нечто лучшее в этом же роде должны составлять существенную часть образования каждого англичанина. Если бы только я мог вбить это в ваши головы, вы, начинающие карьеру лорды из парламента и светские молодые люди, живущие на всём готовом; вы, завсегдатаи дискуссионных и прочих клубов, ждущие в полной готовности, когда придёт ваш черед взгромоздиться на спину бедного дорогого Джона из простонародья! А уж вы не преминёте сделать это сразу же, как только теперешние седоки – ваши батюшки и дядюшки, сидящие ныне на скамье парламентского большинства и делающие вид, что правят с помощью своей бюрократической уздечки, – не удержатся в седле или их не снимут замертво.

Я не слишком высокого мнения о вас, хотя мне хотелось бы сказать обратное. Хоть вы и произносите речи, и читаете лекции перед переполненными аудиториями по всей стране, и вечно носитесь со всякими разновидностями филантропического интеллектуализма, передвижными библиотеками и музеями и Бог знает с чем ещё, и с помощью газетных отчётов пытаетесь заставить нас поверить, что и вы тоже трудяги. Но, Боже мой, мы ведь не настолько наивны, хотя среди нас есть немало таких, которые подхалимничают перед вами и стараются вас уверить, что ваш номер удался.

Я скажу, что вам следует делать. Вместо всей этой шумихи, которая есть ни что иное, как старая парламентская уловка, возьмите и попробуйте завести себе среди нас друзей – настоящих друзей, скажем, трёх-четырёх. У вас останется куча времени на это, если вы бросите заниматься ерундой. Вы увидите, что это непросто, потому что люди нужного сорта не попадаются с лёгкостью на вашу удочку, – но найти их всё-таки можно. Возьмите, к примеру, двух представителей свободных профессий – юриста, священника, доктора, выбирайте кого хотите; одного из коммерсантов, трёх-четырёх из рабочего класса – портных, инженеров, плотников, гравёров, – выбор велик. Пусть это будут ваши ровесники. Приглашайте их к себе в дом, представьте их своей жене и сёстрам, а они пусть представят вас своим; приглашайте их к себе пообедать и говорите с ними о том, что действительно вас волнует; боксируйте с ними, бегайте, занимайтесь греблей, когда можете. Делайте всё это честно, как мужчины, и, когда придёт ваша очередь править стариной Джоном, вы сможете сделать нечто большее, чем просто сидеть у него на шее, и, возможно, сумеете править с помощью более действенной уздечки, чем бюрократическая.

Ах, если бы вы только последовали моему совету! Только, боюсь, трудно вам будет вернуться на правильную колею. Избыток цивилизации и лживость богачей… Легче верблюду пройти в игольное ушко*. Что ж, очень жаль. Я никогда не встречал среди вас даже двоих, которые умели бы ценить человека только и исключительно за то, каков есть он сам, и в самом деле считали бы себя созданными из той же плоти и крови, что и Джон Джонс – клерк в адвокатской конторе или Билл Смит – уличный торговец, и вели бы себя соответственно.

 

*Новый Завет, Евангелие от Матфея, глава 19, стих 24.

 

 

 

Предыдущая

Следующая

 

 


 

Hosted by uCoz