|
© Юлия Глек, перевод и примечания, 2006. |
|||
|
ТОМАС ХЬЮЗ THOMAS HUGHES |
|||
ШКОЛЬНЫЕ ГОДЫ ТОМА БРАУНА
TOM BROWN’S SCHOOLDAYS
|
|||
Перевод
и примечания Юлии Глек
|
|||
|
Оригинал здесь http://www.gutenberg.org/ebooks/1480 |
|||
|
|
|||
|
Часть I |
|||
|
Глава III Войны и альянсы |
|||
|
|
|
Бедный старый Бенджи! Ревматизм* наделал немало бед в английской сельской местности, но никогда не удавалось ему выкинуть более подлую штуку, чем сковать тебя по рукам и ногам, когда ты был ещё крепок и бодр. Этот враг давно уже вёл пограничную войну, но до сих пор поле боя ограничивалось руками и ногами Бенджи. Теперь же он, собрав все силы, вторгся непосредственно на территорию и начал штурмовать цитадель. У Бенджи схватило спину и поясницу; и хотя он отчаянно пытался сопротивляться, вскоре стало ясно, что сопротивление бедняги Бенджи продлится недолго.
* в те времена ревматизмом называли любые заболевания
суставов.
Всё, что он теперь мог, да и то с частыми остановками и с помощью большой палки, – это доковылять с Мастером Томом до канала, и наживлять ему крючок, и сидеть и смотреть, как он удит рыбу, и рассказывать ему старинные деревенские истории; а если Тому нечем было заняться и он, увидев ярдах в ста дальше по берегу крысу, бросался в безуспешную погоню за ней вместе с терьером Тоби, ещё одним своим верным товарищем, то мог бы раз двадцать свалиться в воду и утонуть, прежде чем Бенджи сумел бы прийти к нему на помощь.
* ярд равен 3
футам, или 914,4 мм. Как ни мало думал о себе Бенджи, но эта утрата движущей силы сильно
его огорчала. Как раз сейчас он нашёл себе новую цель в жизни и опять начал
чувствовать, что приносит пользу. Кроме того, он боялся, что Том снова
окажется в руках Чарити и прочей женской прислуги. Поэтому он испробовал все
возможные средства, чтобы восстановить здоровье. Он даже отправился к одному
из тех странных смертных, которые – что бы мы ни говорили и ни думали –
излечивают-таки простых людей от некоторых болезней без помощи медицины и приобретают таким образом репутацию колдунов среди простых
деревенских жителей, таких, как в Долине Белой Лошади, которые смотрят на них
самих и на их жилища с уважением, если не со страхом. Если обладателем такой
силы, как её ни назвать, становится человек нечестный, он превращается в
бедствие для всей округи, – обычно это скупщик краденого, продавец
приворотных зелий, обманщик глупых женщин и общепризнанный враг закона и
порядка, мировых судей, окружных начальников и лесников. Как раз недавно один
такой был пойман властями Лидса и получил по заслугам за то, что соблазнил
девушку, которая пришла к нему с просьбой помочь ей вернуть неверного
возлюбленного; позднее он был признан виновным в двоежёнстве. Иногда, однако,
среди них попадаются люди совершенно другого сорта; такие ни на что не
претендуют и с большой неохотой соглашаются применить свои оккультные
средства даже в простейших случаях. |
|
|
|
|||
|
|
|
||
|
|
Часть I |
||
|
I |
|||
|
II |
|||
|
III |
|||
|
IV |
|||
|
V |
|||
|
VI |
|||
|
VII |
|||
|
VIII |
|||
|
IX |
|||
|
|
Часть II |
||
|
I |
|||
|
II |
|||
|
III |
|||
|
IV |
|||
|
V |
|||
|
VI |
|||
|
VII |
|||
|
VIII |
|||
|
IX |
|||
|
Старый фермер Айвз, «знахарь», к помощи которого решил прибегнуть Бенджи (прихватив, как всегда, с собой Тома), как раз и принадлежал к этой последней разновидности, и было это ранней весной следующего года после праздника, описанного в предыдущей главе. Почему его называли «фермером», сказать не могу, разве только по той причине, что он держал корову, пару свиней и немного домашней птицы примерно на акре общинной земли, на которой, должно быть, самовольно поселился ещё его отец в те времена, когда землевладельцы не так пристально следили за соблюдением своих прав, как сейчас. Там он и жил в полном одиночестве, и никто не мог сказать, как давно. Иногда проходил слух, что его должны выселить, а его коттедж снести, но почему-то этого никогда не случалось; его свиньи и корова продолжали пастись на общинной земле, а его гуси яростно шипели на проходивших мимо детей и вслед лошади управляющего, который алчно поглядывал на незаконно занятый участок. Его жилище находилось в нескольких милях от деревни, поэтому Бенджи, который, с одной стороны, стеснялся цели своего визита, а с другой, был совершенно не в состоянии дойти туда пешком, должен был проявить немалую изобретательность, чтобы добыть, не возбуждая подозрений, транспортное средство, которое доставило бы туда его самого и Тома. В одно прекрасное майское утро он сумел взять взаймы у нашего знакомого трактирщика старого слепого пони, а Том уговорил Мадам Браун отпустить его с Бенджи на целый день и дать им лёгкую двуколку Сквайра, а также запас хлеба, холодного мяса и бутылку эля. И вот они отправились в путь, оба в прекрасном расположении духа; пони Доббин трусил по сплошь покрытой рытвинами грязной дороге, которую ещё не чинили после зимы, в направлении жилища чародея. Около полудня они проехали ворота, за которыми начинался большой участок общинной земли, и старик Доббин медленно потащился вверх по склону холма, а Бенджи указал на небольшую глубокую лощину слева, из которой вытекал ручеёк. По мере того, как они поднимались по склону, стали видны верхушки берёз и голубой дымок, который вился сквозь их светлые ветви; а потом показался и маленький белый домик под соломенной крышей с участочком земли, принадлежавший фермеру Айвзу. Он лежал в лощине, как в колыбельке; позади него и с обеих сторон поднимался нарядный зелёный склон, а впереди на многие мили, насколько хватало глаз, раскинулась плодородная долина. Они уже оставили большую дорогу и поехали по слегка намеченной колёсами и копытами, поросшей травой дорожке, которая вела в лощину прямо к грубо сколоченным воротам фермера Айвза. Там они и обнаружили самого фермера, немолодого человека с волосами серо-стального цвета, кустистыми бровями и орлиным носом, погружённого в одно из своих обычных занятий. Он занимался лечением коров и лошадей и сейчас как раз выхаживал одну больную скотинку. Бенджи приветствовал его как старого друга, и он довольно сердечно ответил на приветствие, бросив, однако, внимательный взгляд на Бенджи и на Тома, как будто проверяя, только ли это дружеский визит. Вылезти из двуколки на землю оказалось для Бенджи непросто и даже чревато опасностью, однако он справился с этим нелёгким делом, а затем распряг Доббина и пустил его попастись (выражение «побегать» было бы неприменимо к этому добродетельному скакуну) на общинной земле. Сделав это, он извлёк из двуколки провизию, и они вошли в калитку; а фермер закрыл складной нож, которым вытаскивал личинок мух из спины и боков больной коровы, и проводил их к коттеджу. Большая старая собака-ищейка медленно поднялась с крыльца, потянувшись сначала одной задней лапой, а потом другой, и одинаково равнодушно приняла и ласки Тома, и присутствие Тоби, который, несмотря на это, старался держаться от неё на почтительном расстоянии. |
|||
|
– Вот, приехали тебя
навестить. Давно собирался вспомнить старые годы, да только я теперь не так
легок на подъём, как прежде. Ревматизм в спине чертовски
замучил, – здесь Бенджи сделал паузу, надеясь сразу же привлечь внимание
фермера к своему нездоровью, не касаясь этой темы напрямую в дальнейшем. |
|||
|
– Да уж, вижу, что ты теперь не так хорошо гнёшься, как прежде, – ответил фермер с мрачной улыбкой, поднимая засов на двери, – все мы моложе не делаемся, ничего не попишешь. |
|||
|
Коттедж фермера в целом
был очень похож на жильё тех крестьян, что побогаче.
Уютный уголок у камина с парой стульев и небольшим ковриком
перед очагом, старое кремнёвое ружьё и пара шпор над каминной полкой; буфет,
на полках которого стояли блестящие оловянные тарелки и глиняная посуда;
старый ореховый стол, несколько стульев и скамеек; на стенах несколько
вышивок в рамках, пара старых гравюр да книжная полка с дюжиной томов;
с потолка свисали копчёные окорока и кое-какие другие припасы, – вот,
собственно, и вся обстановка. Никаких следов занятий оккультными искусствами
заметно не было, кроме разве что пучков сушёных трав, свисавших с потолка, и
ряда пузырьков с наклейками на одной из полок. |
|||
|
Том играл с котятами,
которые устроились у камина, и с козой, которая спокойно зашла в дом через
открытую дверь, а тем временем Бенджи с хозяином накрывали стол к обеду, – и
вскоре он отдал должное холодному мясу, набросившись на него как волк.
Старики, эти скромные и немногословные Мильтоны* Долины, тем временем
говорили о старых товарищах и их деяниях, о делах, которые имели место лет
тридцать тому назад и не очень-то интересовали Тома; вот
разве что когда они заговорили о строительстве канала, тут уж он ловил каждое
слово и узнал, к своему немалому удивлению, что его любимый и обожаемый
канал, оказывается, был тут не всегда; собственно говоря, он был моложе
Бенджи и фермера Айвза, – и это открытие произвело немалое смятение в его
маленьком мозгу. |
|||
|
* Мильтон (John
Milton, 1608 – 1676) – один из величайших поэтов Англии, крупнейший
публицист и деятель Английской революции (Гражданской войны в Англии). |
|||
|
После обеда Бенджи обратил
внимание хозяина на бородавку на костяшке пальца у Тома, которую долго и
безуспешно пытался вывести семейный доктор, и попросил заговорить её, чтобы
она исчезла. Фермер Айвз посмотрел на бородавку, пошептал над ней что-то и
сделал несколько зарубок на короткой палке, которую вручил Бенджи с
инструкцией отрезать от неё по определённым дням по кусочку, а Тома
предупредил, чтобы он не трогал бородавку две недели. А потом они вышли из
дома и уселись на солнышке со своими трубками; к ним подошли свиньи,
общительно захрюкали и дали Тому себя почесать; тогда фермер, видя, как он
любит животных, встал, раскинул руки в стороны и позвал; на зов сквозь ветви
берёз к нему кругами устремилась стая голубей. Они гроздьями расселись на
плечах и руках фермера, целовали его и карабкались друг по другу, чтобы
добраться до его лица; а потом он подбросил их вверх, а они порхали низко над ним и садились снова и снова, как только
он поднимал руки. И все создания в этом месте были чистыми,
ухоженными и не боялись человека, не то, что их сородичи в других местах; и
Том стал просить научить его, как сделать всех свиней, и коров, и птиц в их
деревне такими же ручными, как эти, но фермер в ответ на это лишь издал один
из своих мрачных смешков. |
|||
|
Только
когда они собрались ехать домой и уже запрягли старого Доббина, Бенджи снова
заговорил о своём ревматизме и перечислил все симптомы по одному. Бедняга! Он
думал, что фермер сможет избавить его от этого так же легко, как Тома от
бородавки, и был готов с той же верой в успех положить в другой карман ещё
одну палочку с зарубками, на этот раз для своего собственного излечения. Врач
покачал головой, но всё же принес бутылочку и вручил
её Бенджи вместе с инструкциями по применению. |
|||
|
– Не то чтоб это тебе
сильно помогло, по крайней мере, я так не думаю, – сказал он, защищая ладонью
глаза от солнца и глядя снизу вверх на них, сидящих в двуколке, – есть только
одно средство, которое лечит стариков вроде нас с тобой от ревматизма. |
|||
|
– Какое, фермер? – спросил Бенджи. |
|||
|
– Яма на кладбище, –
сказал старик с волосами серо-стального цвета и опять усмехнулся. Тут они
распрощались и отправились домой. Бородавка Тома исчезла через две недели,
чего, увы, нельзя было сказать о ревматизме Бенджи, который сковывал его всё
больше и больше. И хотя Том по-прежнему проводил с ним много часов, когда он
сидел на скамеечке на солнышке или в холодную пору у камина, вскоре ему всё
же пришлось искать себе других постоянных товарищей. |
|||
|
Том часто сопровождал свою
мать, когда она посещала крестьянские коттеджи, и таким образом познакомился
со многими деревенскими ребятами своего возраста. Там был, например, Джоб
Радкин, сын вдовы Радкин, самой суетливой женщины во всем приходе. Как ей удалось
родить такого спокойного мальчика, как Джоб, навеки останется тайной. Когда
Том с матерью впервые пришёл в их коттедж, Джоба дома не было, но вскоре он
пришёл и застыл, уставившись на Тома, с руками, засунутыми в карманы. Вдова
Радкин не могла потерпеть такого нарушения приличий, но между ней и
многообещающим молодым человеком сидела Мадам Браун, поэтому ей пришлось
изобразить целую пантомиму, которая его только озадачила; наконец, не в силах
больше сдерживаться, она взорвалась: |
|||
|
– Джоб! Джоб! Где твоя шапка? |
|||
|
– Как! Разве она не на
голове, мама? – ответил Джоб, медленно вытаскивая одну руку из кармана и
нащупывая предмет, о котором шла речь; убедившись, что он, как и следовало
ожидать, находится на голове, он там его и оставил, к ужасу своей матери и огромному
восторгу Тома. |
|||
|
Был ещё бедный Джейкоб
Додсон, слабоумный мальчик, который жизнерадостно носился туда-сюда, готовый
взяться за выполнение всяких мелких поручений для кого угодно, всегда,
однако, умудряясь выполнить их не так, как надо. Всё валилось у него из рук и
ничто не удерживалось в голове. Его прозвали Джейкоб Телёнок. |
|||
|
Но самое главное – был
Гарри Уинбурн, самый шустрый и самый лучший мальчик во всем приходе. Он был,
пожалуй, на год старше Тома, но не намного крупнее, и это был настоящий Крихтон*
среди деревенских мальчишек. Он боролся, бегал и лазил лучше, чем все
остальные, и усваивал всё, чему только мог научить его школьный учитель,
гораздо быстрее, чем хотелось бы этому достойному педагогу. Таким мальчиком
действительно можно было гордиться – у него были вьющиеся каштановые волосы,
проницательные серые глаза, сильное и пропорциональное телосложение и
маленькие уши, руки и ноги – «прямо как у лорда», как заметила однажды
Чарити, сморозив, как всегда, большую глупость.
Руки, ноги и уши лордов в детстве ничуть не красивее, чем у всех остальных, и
в этом может убедиться всякий, кто на них посмотрит. Узкая обувь и перчатки,
и ничегонеделание, – вот что, я полагаю, создаёт разницу годам так к
двадцати. |
|||
|
* Здесь речь идёт
о Джеймсе Крихтоне (James Crichton, 1560 – 1582), известном также как Восхитительный Крихтон (Admirable Crichton) и являвшимся
одной из наиболее одарённых личностей XVI столетия. Принадлежал к шотландской
дворянской семье (клану) Крихтонов, по материнской линии происходил от шотландских
королей Стюартов. Вундеркинд. К двадцати годам владел двенадцатью языками и
мог свободно вести дискуссию на любом из них как прозой, так и стихами. Кроме
того, был великолепным наездником, фехтовальщиком, певцом, музыкантом и
оратором. Огромная эрудиция, красивая внешность и прекрасные манеры позволяли
считать его наиболее близким воплощением возрожденческого идеала совершенного
человека. |
|||
|
Теперь,
когда Бенджи ушёл на покой, а младшие братья Тома всё ещё оставались под
женским началом, Том, в поисках товарищей для игр, начал всё больше и больше
общаться с деревенскими ребятами. Нужно сказать, что Сквайр Браун был
истинный тори, «синий»* до мозга костей, и свято верил в то, что всякая
власть установлена от Бога, а лояльность и безоговорочное повиновение суть
первейший долг человека. Было ли то в следствие или в противоположность его
политическому кредо, я не скажу, хотя у меня и есть собственное мнение на
этот счёт; но факт остаётся фактом – его социальные принципы были не совсем
те, которые обычно считаются «синими». Самым главным и наиболее часто
выдвигаемым из этих принципов был тот, что человека следует оценивать только
и исключительно по тому, что он собой представляет, по тому, что заключено в
его телесной оболочке, независимо от одежды, состояния, положения в обществе
и прочих внешних условий. Веру в это я считаю достаточной поправкой для любых
политических воззрений, будь то синие, красные или зелёные; и, если вера эта
искренняя, она делает их все одинаково безвредными. Естественным следствием
этой веры было то, что Сквайр Браун не придавал никакого значения тому,
водится ли его сын с сыновьями лордов или пахарей, лишь бы они были честными
и мужественными. Он и сам когда-то играл в футбол и ходил за птичьими яйцами
с теми фермерами, которых встречал сейчас на собрании прихожан, и с
работниками, которые обрабатывали их поля, а до этого его отец и дед делали
то же самое с их отцами и дедами. Поэтому он поощрял дружбу Тома с мальчиками
из деревни и способствовал этому, как только мог; он выделил им площадку для
игр и обеспечил крикетными битами и мячами и футбольным мячом. |
|||
|
* «синий» до мозга
костей – синий считается традиционным цветом партии тори. |
|||
|
Среди всего прочего, Господь благословил нашу
деревню хорошей школой. Это было отдельное здание, не соединённое с домом
учителя; старое здание из серого камня с крутой крышей и окнами со средником,
стоявшее на углу, где пересекались три дороги. На противоположном углу стояли конюшни и
псарня Сквайра Брауна, обращённые к дороге задней стеной, а над ними
возвышался огромный вяз; а на третьем углу была большая открытая лавка
деревенского плотника и колёсного мастера, его дом и дом школьного учителя, с
длинными низкими карнизами, под которыми десятками гнездились ласточки. |
|||
|
|
|||
|
Здание школы
сохранилось до сих пор. Сейчас в нём находится «Музей школы Тома Брауна»
(Tom Brown’s School Museum). Иллюстрация с сайта Tom Brown’s School Museum,
Uffington http://www.museum.uffington.net/index.html |
|||
|
Как только Том оканчивал
свои уроки, он пробирался в этот уголок рядом с конюшнями и дожидался, когда
мальчики выйдут из школы. Он уговорил конюха сделать ему
зарубки на коре вяза, так что мог залезать на нижние ветки, с которых была
видна дверь школы, и сидел там, размышляя о том, как бы устроить на вязе дом
для себя и товарищей на манер швейцарского Робинзона*. Но часы занятий
тянулись долго, а терпение у Тома было короткое, поэтому вскоре он слезал и
начинал заглядывать то в школу, то в колёсную лавку в поисках
развлечений, чтобы скоротать время. Колесник был человеком холерического
темперамента, и вот в один прекрасный день, вернувшись после недолгого
отсутствия, он обнаружил, что Том возится с одним из его любимых тёсел,
заточенный край которого быстро исчезает благодаря усилиям нашего героя. Стремительное бегство спасло Тома от возмездия, не считая одного
полновесного тумака, но он был возмущён таким бесцеремонным вмешательством в
его первые опыты в столярном деле, а ещё больше – дальнейшими шагами колесника,
который срезал длинный прут и повесил его над дверью мастерской, угрожая
применить его к Тому, если тот подойдёт на двадцать ярдов к его воротам.
В отместку Том объявил войну ласточкам, которые жили у колесника под
карнизом; он постоянно беспокоил их палками и камнями, а так как был легче на
ногу, чем его противник, то успешно избегал наказания и постоянно доводил его
до бешенства. Кроме того, присутствие Тома возле школьной двери начало
раздражать учителя, потому что мальчики, сидевшие поблизости от неё,
отвлекались от занятий; и уже не раз приходилось ему выскакивать на крыльцо с
розгой в руке, в то время как Том поспешно отступал на безопасное расстояние.
Тогда учитель с колесником, посовещавшись, решили поставить Сквайра в
известность о том, чем занимается Том в послеобеденное время; а чтобы
произвести наибольший эффект, взять его в плен и привести на суд прямо с
места преступления. Осуществить это им было бы непросто, если бы Том и дальше
продолжал вести войну в одиночку, потому что он спасался от них на самом
глубоком месте ручья, протекавшего через деревню; однако его, как и многие
могучие державы, погубили союзники. Бедный Джейкоб Телёнок не мог ходить в
школу с другими ребятами, и в один прекрасный день Том обнаружил его
слоняющимся по улице около трёх часов дня (занятия в школе заканчивались в
четыре), и уговорил посетить школьное крыльцо. Джейкоб, всегда готовый
сделать то, о чём его просили, тут же согласился, и они вдвоём прокрались к
школе. Первым делом Том произвёл рекогносцировку лавки колесника и, не
обнаружив там признаков активности, решил, что с этой стороны опасность им не
грозит, после чего начал крупномасштабное наступление на школьное крыльцо.
Дверь школы была чуть приоткрыта, и мальчишки, сидевшие на ближайших
скамейках, тут же их увидели и вступили в сообщение с агрессорами. Том совсем
осмелел и стал заглядывать в школу каждый раз, как отвернётся учитель, и
строить ему рожи. Бедняга Джейкоб совершенно не
понимал, что происходит, но был очень доволен тем, что оказался так близко от
школы, в которую ему заходить не разрешалось. Вдруг Том нечаянно толкнул его,
и он в припадке энтузиазма зашёл шага на три в помещение и остановился,
осматриваясь по сторонам, улыбаясь и одобрительно кивая. Учитель, который
стоял спиной к двери и как раз наклонился над грифельной доской одного из
мальчиков, почувствовал, что происходит нечто необычное, и быстро обернулся.
Том бросился к Джейкобу, схватил его за блузу и потащил назад, а учитель кинулся
за ними, расшвыривая во все стороны скамейки и мальчишек. У них ещё
оставалась возможность удрать, но на крыльце, отрезав путь к отступлению,
стоял коварный колесник, который, как оказалось, наблюдал за всеми их
действиями. Вот так их и поймали; школу распустили, Тома с Джейкобом повели к
Сквайру Брауну в качестве законной добычи, а мальчишки кучками шли за ними до
самых ворот, обсуждая, чем же всё это кончится. |
|||
|
*«Швейцарский
Робинзон» – переделка «Робинзона Крузо» Даниэля Дефо, принадлежащая перу швейцарского
пастора Иоганна Давида Висса (Johann
David Wyss, 1743—1818). В книге изображается семья Робинзонов: Робинзон
выбрасывается на пустынный остров с четырьмя сыновьями, непохожими друг на
друга по характеру. Книга имела значительный успех в качестве романа для
юношества во всей Европе. Упоминание о ней можно найти у Л. Толстого в
трилогии «Детство. Отрочество. Юность» («Детство», гл. VIII.). |
|||
|
Сквайр сначала очень
рассердился, но, благодаря горячим мольбам Тома, беседа завершилась
компромиссом. Тому разрешалось подходить к школе не раньше
трёх часов дня, и то лишь в том случае, если он хорошо сделал свои
собственные уроки; тогда он получал от Сквайра Брауна записку к учителю, а
учитель соглашался отпускать десять-двенадцать мальчиков, которые учились
лучше всех, на час раньше, чтобы они могли с ним поиграть. Тёсла и
ласточки колесника отныне объявлялись неприкосновенными, и этот достойный
человек вместе с учителем отправился в столовую для слуг выпить за здоровье
Сквайра, очень довольный проведённым днём. |
|||
|
Можно сказать, что с этого
начался второй акт в жизни Тома. Война за независимость к этому времени уже
окончилась; никто из женщин, в том числе и горничная его матери, не смел предлагать ему помощь в одевании и умывании. Между
нами говоря, на первых порах ему часто приходилось бежать к Бенджи в
незавершённом состоянии туалета, потому что Чарити и остальные, казалось,
находили особое удовольствие в пришивании невозможных пуговиц и завязок
где-то посередине спины; но он скорее согласился бы ходить совсем без одежды,
чем прибегнуть к помощи женской прислуги. У него была отдельная комната, и
отец выдавал ему шесть пенсов карманных денег в неделю. Всего этого ему
удалось достигнуть по совету и с помощью Бенджи. Но теперь
он сделал ещё один шаг вперёд, шаг, потребность в котором испытывает каждый
настоящий мальчишка; он оказался среди равных себе по возрасту и силе, среди
тех, чьи стремления, желания и занятия совпадали с его собственными, и мог
сравнивать себя со сверстниками. |
|||
|
Маленькая гувернантка,
недавно появившаяся в доме, обнаружила, что её работа стала на удивление
лёгкой, потому что Том готов был трудиться как вол ради того, чтобы получить
записку к учителю. Поэтому такие дни, когда он не играл с трёх часов с
деревенскими ребятами, выдавались редко. Вскоре он научился играть в лапту,
футбол, крикет и другие игры; и, хотя большинство мальчиков было старше него,
прекрасно умел за себя постоять. От природы сильный и подвижный, он всё
схватывал на лету и к тому же имел преимущество в виде лёгкой обуви и удобной
одежды, поэтому вскоре уже мог бегать, прыгать и лазить не хуже, чем
остальные. |
|||
|
Они заканчивали свои
обычные игры примерно за полчаса до вечернего чая, а потом начинали
по-разному состязаться в силе и ловкости. Могли, например,
поймать шетландского пони, которого выпустили попастись, и взобраться на него
вдвоём или втроём; а этот маленький негодяй, чувствуя потеху, пробегал с ними
галопом ярдов пятьдесят, а потом поворачивал кругом или резко останавливался,
сбрасывая их на дёрн, и продолжал пастись, как ни в чём не бывало, пока на
него не усаживалась новая партия. Другие играли в камешки или
запускали волчок, а те, что постарше, начинали бороться. Сначала Том только
смотрел, но эта забава сильно его привлекала, и он недолго оставался в
стороне. Борьба была для молодёжи Долины путём к славе и уступала в
популярности только боям на палках; все мальчишки знали правила и были в
достаточной степени искусны. Но Джоб Радкин и Гарри Уинбурн
были настоящими звёздами, первый – сильный и несгибаемый, с ногами, устойчивыми,
как колонны, а второй – гибкий, как каучук, и быстрый, как молния.
День за днём они стояли нога к ноге, и пробовали захваты и броски, и
напрягали все силы, и раскачивались туда-сюда, пока, наконец, какая-нибудь
особенно хитрая подножка или толчок не решали дело, и поверженный падал на
лопатки. Том смотрел во все глаза и, наконец, предложил
побороться одному из наименее умелых и уложил его на лопатки; так постепенно,
вызывая одного за другим, он дошёл до лидеров. |
|||
|
Вот тогда-то ему и
пришлось попотеть. На то, чтобы научиться выстаивать против Джоба, ему
потребовалось не так уж много времени, поскольку этот герой почти не нападал,
а побеждать ему удавалось в основном благодаря сильным ногам, которые
невозможно было сдвинуть с места. Но Гарри Уинбурн был, безусловно, ему не по
зубам. С первого захвата и до последней подножки, от которой он летел на
спину, Том чувствовал, что Гарри знает и умеет больше него. К счастью, Гарри
не осознавал своё явное превосходство, а у Тома от природы был покладистый характер,
поэтому они никогда не ссорились. Том продолжал
усердно работать и всё больше и больше приближался к мастерству Гарри, пока,
наконец, не освоил все приёмы и уловки, кроме одного броска. Это было
собственное изобретение Гарри, его любимое детище; он применял его редко,
только в крайних случаях, но, как только применял, бедный Том тут же летел на землю. Он думал об этом броске постоянно,
на прогулках, за едой, лёжа в кровати, даже во сне, – но никак не мог
придумать, как ему противостоять, пока однажды Гарри в свойственной ему
открытой манере не рассказал, как, по его мнению, нужно встречать этот
бросок. Через неделю силы мальчиков были практически равны, если не считать
небольшого перевеса, который давали Гарри те десять месяцев, на которые он
был старше. Впоследствии Том часто с благодарностью вспоминал эти ранние
тренировки и особенно бросок, которому научил его Гарри Уинбурн. |
|||
|
Кроме
обычных игр, по субботам мальчики отправлялись бродить по окрестностям;
иногда в холмы, иногда к римскому лагерю, где вырезали свои инициалы на
пружинистом дёрне и наблюдали за полётом ястребов или за ржанками,
великолепными в своём брачном наряде; а потом отправлялись домой, наперегонки
через балку под названием «Ясли», кубарем скатываясь по склонам среди кустов
чертополоха. Иногда они шли через
Аффингтонский лес, где можно было посмотреть, как играют лисята. Иногда ходили на Розовый ручей за тростником, из которого
получались отличные свирели; иногда в Мор Миллз, где оставался участок
старого леса с коротким ощипанным скотом дёрном и ежевичными зарослями под
дубами; по слухам, там всё ещё влачил свои дни старый ворон, последний в
своём роду; или в песчаные холмы, гоняться за кроликами; а за птичьими
яйцами в сезон можно было ходить куда угодно. |
|||
|
Немногие соседи того же
ранга, что и Сквайр, недоумённо пожимали плечами, когда где-нибудь на дороге
им попадалась ватага мальчишек, которая тащила камыш или тростник, или
огромные охапки первоцветов и таволги, или птенцов сорок и скворцов, или ещё
какие-нибудь свидетельства вреда, нанесённого природе, – и среди них Том. И
вот Адвокат Крючкотворкинс на заседании Совета по секрету сообщал Сквайру Высокомеркинсу,
что из юных Браунов не выйдет ничего хорошего, раз их пускают бегать с
грязными деревенскими мальчишками, с которыми не желают играть даже сыновья
тех фермеров, что побогаче. На что Сквайр отвечал,
осуждающе покачивая головой, что его сыновья водятся только с равными себе и никогда не ходят в деревню без гувернантки
или лакея. К счастью, Сквайр Браун отличался не меньшей твердолобостью и
продолжал поступать по-своему; и Том, и его младшие братья, по мере того, как
они подрастали, играли с деревенскими ребятами, не задумываясь о равенстве или
неравенстве (кроме как в борьбе, беге и лазании). |
|||
|
Я не хочу сказать, что так
обстоит дело во всех деревнях, но в той, о которой идёт речь, деревенские
ребята отличались не меньшей честностью и мужественностью, чем те, что
принадлежали к высшему классу, и уж наверняка были более целомудренны; и Том
набрался больше плохого от равных себе за первые две недели в частной школе,
куда попал, когда ему было девять лет, чем от своих деревенских друзей с того
самого дня, как перестал держаться за юбку Чарити. |
|||
|
Велико было горе среди
деревенских школьников, когда в одно прекрасное августовское утро Том уехал
вместе со Сквайром, чтобы сесть в почтовую карету, которая должна была
отвезти его в школу. Каждый из них подарил ему что-нибудь на память, так что
его маленький сундучок был переполнен волчками, белыми шариками, винтиками,
птичьими яйцами, бечёвкой и прочими мальчишечьими
драгоценностями. Бедный Джейкоб Телёнок, весь в слезах и что-то бессвязно
лопоча, подарил ему своего любимца – хромого ёжика (у него всегда была
какая-нибудь больная зверушка), но Том был вынужден отказаться от этого
подарка по настоянию Сквайра. На прощание для них для всех устроили большое
чаепитие под старым вязом на площадке, где они обычно играли, и стараниями
Мадам Браун к этому чаю был подан самый большой пирог, который когда-либо
видела наша деревня. Тому было так же жалко расставаться со своими
товарищами, как и им с ним, но печаль эта смешивалась с гордостью и
волнением, которые мы чувствуем, делая новый шаг в жизни. |
|||
|
Это чувство помогло ему
пережить первое расставание с матерью лучше, чем можно было ожидать. Они
любили друг друга так, как только могут любить люди; полное самопожертвование
с её стороны находило горячий отклик в его молодом и преданном сердце. Но
семейные отношения не являются темой моей книги, а
то у меня нашлось бы, что рассказать об английских матерях, да и об отцах,
сёстрах и братьях тоже. |
|||
|
Не могу я также много
распространяться о наших частных школах: основная тема моей книги – школы
публичные*, эти специфические для Англии учреждения, которые одни ругают, а
другие превозносят до небес. Поэтому мы постараемся рассказать о годе,
который Мастер Том провёл в частной школе, как можно короче. |
|||
|
* Словарное
значение термина public school –
«привилегированное частное учебное заведение для мальчиков». Понятно, что
здесь так переводить невозможно, и не только из-за длины и неуклюжести этого
описательного перевода, но и потому, что в тексте private schools (частные школы) и public schools (публичные
школы) сравниваются и противопоставляются. В художественной литературе public school иногда переводится просто как «интернат» или «пансион», и в тех
случаях, когда тип школы не имеет значения для сюжета, это допустимо. Но
здесь оба эти варианта неприменимы, потому что интернатами были школы обоих
типов. Поэтому, за неимением более подходящего термина, я перевожу буквально –
«публичная школа». |
|||
|
Это была самая обычная
школа, средняя с любой точки зрения. Содержал её джентльмен, и помощником его
тоже был джентльмен; но настоящей работой они занимались мало – просто
приходили в школу во время приготовления уроков, как раз когда они уже были
готовы к проверке. Дисциплину во внеурочное время поддерживали два
надзирателя, один из которых постоянно находился с мальчиками – на игровой
площадке, в классе, в столовой – то есть всегда и везде, пока вечером они не
укладывались спать. |
|||
|
Теория воспитания в
частных школах основана на постоянном наблюдении за учениками во внеурочное
время, и в этом состоит фундаментальное отличие от публичных школ. |
|||
|
Может быть, это правильно,
а может быть, и нет; но, даже если это так, то такое наблюдение должно быть
делом самого директора – ответственного лица. Целью любой школы является не
вбить в головы мальчиков латынь и греческий, а сделать из них хороших
английских мальчиков, хороших будущих граждан; и бóльшая
часть этой работы делается или не делается за пределами классной комнаты.
Оставить это дело в руках низших, подчинённых лиц значит просто отказаться от
самой сложной и самой важной части воспитания. Если бы я был директором
частной школы, я сказал бы так: «Пусть кто угодно выслушивает уроки
мальчиков, я же буду с ними во время отдыха и игр». |
|||
|
Два надзирателя из первой
школы Тома не были ни джентльменами, ни образованными людьми, и взялись за
эту работу только потому, что надо было как-то зарабатывать на жизнь. Не то
чтобы они были плохими людьми, но, не имея призвания к своей работе, они,
конечно же, старались сделать её как можно более лёгкой. Одним из методов, которыми
они пользовались, чтобы этого достичь, было поощрение ябедничества; в
результате оно стало обычным делом, и порок этот подорвал самые основы
школьной морали. Другим методом было попустительство по отношению к тем
мальчикам, которые были постарше и могли бы сами по себе доставить им много
хлопот; в результате чего эти юные джентльмены стали на редкость гнусными тиранами и притесняли младших разными мелкими и
подлыми способами, которые в ходу в частных школах. |
|||
|
Бедный маленький Том
пережил самую настоящую трагедию на первой же неделе, и всё из-за своего
первого письма домой. В самый вечер своего приезда он, не жалея усилий,
исписал обе стороны листа почтовой бумаги уверениями в своей любви к дорогой
мамочке и в том, что он вполне счастлив в школе, и обещаниями сделать для неё
всё что угодно. С помощью мальчика, который сидел с ним за одной партой, тоже
новенького, он сумел правильно сложить своё послание; но затем перед ними
встал вопрос, чем же его запечатать. Конвертов тогда
ещё не существовало, воска у них не было, а пойти и попросить у надзирателя
они не посмели, потому что страшно было нарушить тишину и спокойствие
вечернего класса. Наконец приятель Тома, обладавший недюжинной смекалкой,
предложил запечатать письмо чернилами, и вот письмо было заклеено большой
кляксой и отдано экономке, чтобы та отправила его по почте. Прошло целых
четыре дня, прежде чем эта почтенная дама послала, наконец, за Томом и
сказала, протягивая ему воск и его драгоценное письмо: «Ох, Мастер Браун,
забыла вам сказать, ваше письмо не запечатано». Бедный Том
молча взял воск и запечатал письмо, чувствуя, как к горлу подкатывает ком, а
потом убежал в тихий угол двора и разрыдался. Мысль о том, что мать столько
дней ждала письма, которое он обещал написать ей сразу же, и думала, наверно,
что он забыл о ней, хотя он сделал всё возможное, чтобы выполнить своё
обещание, была одним из самых горьких событий в его жизни на протяжении
многих лет. И ярость его была пропорциональна горю, когда возле него
остановились двое мальчишек, и один из них, толстый увалень, сказал,
показывая на него пальцем: «За мамочкой соскучился!» Тогда Том встал и, дав
волю стыду, горю и гневу, ударил своего обидчика в нос и разбил его, отчего
этот достойный молодой человек с воем побежал к надзирателю, который затем
сообщил директору об имевшем место беспричинном нападении и побоях. Удар по
лицу считался серьёзным преступлением и карался поркой, удар в любое другое
место – только проступком, – хотя и не совсем ясно, на чём основано такое
различие. Том, однако, избежал наказания, потому что это было «первый раз»;
потом он написал матери ещё одно письмо, в которое вложил незабудки,
собранные во время своей первой прогулки в лес, и, снова почувствовав себя
вполне счастливым, начал входить во вкус своей новой жизни. |
|||
|
Эти прогулки, на которые
отводилось целых полдня, были главным событием недели. После обеда все
пятьдесят мальчиков в сопровождении одного из надзирателей отправлялись к
возвышенности под названием Хэйзелдаун, до которой было около мили. Она была
примерно трёх миль в окружности, а по соседству были леса, густо
населённые птицами и бабочками. Надзиратель медленно обходил
возвышенность в сопровождении тех мальчиков, которые были его любимцами, а
остальные отправлялись куда хотели, и должны были только явиться, когда он
заканчивал свой обход, чтобы вернуться вместе с ним в школу. Гулять, однако,
разрешалось только по лесу и по возвышенности, а в деревню, где продавались
круглые леденцы и жирные тянучки, ходить было строго запрещено. |
|||
|
Развлечения, которым
предавались мальчики, были весьма разнообразны. В начале возвышенности был
крутой бугор, вроде тех курганов, которые встречались в родных холмах Тома.
Этот бугор еженедельно становился местом ожесточённых сражений в ходе игры,
известной под странным названием «пирожки из грязи». Мальчики разделялись на
две команды, у каждой из которых был свой лидер, и одна из сторон занимала
бугор. Затем обе стороны вооружались кусками дёрна в большом количестве,
которые вырезали с помощью карманных ножей, и та сторона, которая оставалась
внизу, атаковала бугор под прикрытием шквального огня из комьев грязи. Победа
считалась одержанной, как только им удавалось хотя бы на мгновение очистить
верхушку бугра от оккупантов, после чего победители, в свою очередь,
превращались в осаждённых. Это была отличная игра,
грубая и грязная, и она служила хорошим противовесом характерной для этой
школы тенденции к подлости и трусости. Тем временем другие мальчишки
рассыпались по окрестным холмам в поисках мышиных и шмелиных нор, которые они
безжалостно раскапывали, при этом частенько (замечу с сожалением) убивали и
обдирали несчастных мышей и сами становились (замечу без всякого сожаления)
жертвами шмелиных укусов. Ещё можно было гоняться за бабочками или искать
птичьи яйца, если был сезон; и именно на Хэйзелдауне Том в первый раз
обнаружил красивую маленькую голубую бабочку с золотистыми пятнышками на
крылышках, которой он никогда не видел в своих родных холмах, и там же
впервые раскопал гнездо береговой ласточки. Это последнее достижение было
вознаграждено поркой, потому что береговые ласточки гнездились на высоком
обрыве возле самой деревни, в которую запрещено было ходить; однако один из
его товарищей, отчаянная голова, который минуты не мог прожить без риска, с
лёгкостью убедил Тома нарушить запрет и посетить обрыв ласточек. А оттуда был всего лишь шаг до лавки, торгующей сластями, и что
могло быть проще, чем пойти туда и доверху набить себе карманы; и что могло
быть неизбежней, чем то, что надзиратель учуял запах запрещённых леденцов,
когда они, вернувшись с добычей, поделились с товарищами, а последовавший за
этим обыск быстро показал, в каком состоянии их карманы? |
|||
|
Этот союзник Тома был
действительно отчаянным героем в глазах остальных мальчишек, его даже
побаивались и считали если не колдуном, то чем-то в этом роде. Эту репутацию
он заработал следующим образом. Мальчиков отправляли спать в восемь часов, и,
конечно же, час или два они лежали в темноте и по очереди рассказывали
истории про привидения. Однажды, когда подошла очередь этого приятеля, он до
смерти напугал их особенно страшным рассказом и вдруг заявил, что может
сделать так, что на двери появится огненная рука; и, к изумлению и ужасу
мальчишек, рука или нечто вроде того, светящееся бледным светом,
действительно появилось там, где он обещал. Слава об этом деянии
распространилась на все остальные комнаты и, поскольку там в это не поверили,
юный некромант заявил, что это чудо появится во всех комнатах по очереди, и
именно так и случилось. Об этих обстоятельствах стало обычным способом
известно одному из надзирателей, который, подслушивая под всеми дверями,
сумел захватить врасплох исполнителя в ночной рубашке и с коробкой фосфора в
преступной руке. Спички и прочие современные приспособления для добывания
огня были тогда неизвестны; в самом слове «фосфор» было для мальчишек что-то
дьявольское; и так союзник Тома ценой хорошей порки приобрёл то, чего так
жаждут многие взрослые – несомненный страх своих товарищей. |
|||
|
Это был выдающийся мальчик
и ни в коем случае не плохой. Том дружил с ним всё время, пока учился в этой
школе, и попал из-за этого во множество переделок. Но это был великий противник
ябедничества и открытый враг надзирателей, а значит, достойный всяческой
поддержки. |
|||
|
В этой школе Том усвоил
довольно значительный объём латыни и греческого, но всё
же в целом не то она ему не подходила, не то он – ей, и на каждых каникулах
он только и делал, что уговаривал Сквайра отдать его сразу в публичную школу.
Велика же была его радость, когда в середине его третьего полугодия в частной
школе, в октябре 183-, в деревне рядом с ней вспыхнула лихорадка, причём слегка прихворнул и директор, а мальчиков отправили
по домам, о чём родителей известили только накануне. |
|||
|
Сквайр обрадовался куда
меньше Тома, когда весёлая загорелая физиономия этого юного джентльмена
появилась дома за два месяца до рождественских каникул. Почесав в затылке, он
удалился в свой кабинет и написал несколько писем, в результате чего две
недели спустя, за завтраком, обратился к своей жене с такими словами: |
|||
|
– Дорогая, я договорился,
что Том отправится в Рагби прямо сейчас, на последние шесть недель этого
полугодия, вместо того чтобы болтаться по дому и ездить верхом. Со стороны
Доктора* было очень любезно это разрешить. Пожалуйста, проследи, чтобы его
вещи были готовы к пятнице, я отвезу его в Лондон, а на следующий день он сам
поедет дальше. |
|||
|
* В английском
языке слово «доктор» необязательно означает врача. Оно также может означать
обладателя учёной степени доктора наук. Директор школы Рагби был доктором
теологии, и в тексте он постоянно упоминается как Доктор (Doctor). |
|||
|
Миссис Браун была готова к
этому сообщению и только выразила опасение, что Том ещё слишком мал, чтобы
путешествовать одному. Однако, обнаружив, что и отец, и сын единодушны в этом
вопросе, она, как мудрая женщина, уступила и принялась снаряжать Тома для
отправки в публичную школу. |
|||
|
|
|||
|
|
|||
